Ночь и город - Страница 13

— Господи! Будет когда-нибудь конец этим куплетам или нет? — пробормотал хозяин.

— Что такое? Нервишки шалят? — спросил Фабиан.

— Чего? У меня вообще нет нервов. Просто они меня уже достали, вот и все. «Держите тигра, держите тигра, держите тигра» — чушь собачья.

— Как дела?

— Не жалуюсь.

— Слушай, я тут кое-кого ищу. Я слышал, он был здесь: невысокий малый в сером пальто и котелке.

— Нет, здесь такого не было. Джо Фиглер сегодня заглядывал.

— Зачем?

— Ты же знаешь Фиглера. Пытался продать мне какие-то стулья. «Посмотри на свои стулья, — говорит, — все расшатанные. Посмотри, — говорит, — на чехлы, это ж просто позор». А я говорю: «Фиглер, у этих стульев лучшие в мире чехлы». А он в ответ: «Что ты несешь? Какие у них чехлы?» А я тогда говорю: «Задницы». Ха-ха-ха! Остроумно, правда?

— Чертовски остроумно. Значит, Мэк мне соврал. Ты точно не видел малого, которого я ищу?

— Погоди минутку… Ты сказал, невысокий малый в сером пальто? Похож на учителя?

— Да!

— С малюсенькой рубиново-бриллиантовой булавкой в галстуке — тянет шиллингов на пятнадцать или семнадцать?

— Точно. Черт! Куда он пошел?

— Бог его знает.

— О черт! — воскликнул Фабиан, поворачиваясь к двери.

— Гарри, а на что он тебе?

— На что он мне? Скажем так: он должен мне сто фунтов! Ну, до скорого!

Гневно кусая губы, разъяренный Фабиан выскочил на улицу. Две или три женщины все еще прогуливались у кафе «Ройял». Фабиан окликнул одну из них:

— Привет, Бланш… Слушай, ты не видела, здесь, случайно, не проходил такой маленький пожилой фраерок в сером пальто и котелке?

— Нет, не проходил. Как дела?

— Так себе. А как ты?

— Так себе.

— Ну ладно. Пока, Бланш. — И с этими словами Фабиан повернул в сторону Оксфорд-серкус и зашагал размашистой, стремительной походкой, едва замечая, куда его несут ноги. Гнев и разочарование охватили его. Он яростно сосал сигарету, клубы дыма висели во влажном неподвижном воздухе, постепенно истаивая. Одна из этих легких, почти невесомых струек дыма, задержавшись у головы Фабиана, привлекла его внимание: каким-то непостижимым образом она проникла в его сознание, затуманенное от усталости, и его охватил необъяснимый ужас, да так, что он втянул голову в плечи. Испуг встряхнул его, он огляделся и увидел, что находится на Олд-Берлингтон-стрит. С наступлением темноты в районе Мейфер воцаряются тишина и невозмутимое спокойствие. В этой уединенной части города Фабиан был почему-то склонен к самобичеванию, на него накатывали горькие раздумья. «Ладно, — говорил он себе, — пускай я альфонс. Но они-то выходят замуж за денежных мешков. Зои продает себя за пять фунтов — а эти продают себя за миллионы. Они ничем не лучше меня, только имеют гораздо больше…»

Теперь он шел так быстро, как только мог, через Риджент-стрит, затем по Грейт-Мальборо-стрит, вверх по Уордор-стрит, назад, неизбежно назад — к Черинг-кросс-роуд. Но, дойдя до Сохо-сквер, он почувствовал, что едва держится на ногах от усталости. В ночи раздалось два гулких размеренных удара колокола соседней церкви. Эти удары эхом отозвались в голове Фабиана. Он стоял посреди улицы в своем тяжелом пальто, усталый и взмокший, опустив голову и созерцая отражения уличных фонарей в лужах. Его захлестывали горькое разочарование, чувство безысходности и досада по поводу потерянного зря времени.

— Два часа, — проговорил Фабиан.

Снова начал накрапывать дождь.

— Сдаюсь, — сказал он и пожал плечами. Оставалось только признать собственное поражение, выпить где-нибудь пива, поесть, а затем отправиться спать. Он направился прямиком к Черинг-кросс-роуд. У дверей пустой лавки, под грудой газет и тряпья лежало нечто отдаленно напоминавшее человека. Из-под кучи тряпья выглядывала босая ступня, раздутая, как бобовый стручок, с ужасными красными пальцами.

Жизнь дошла до своей крайней точки.

Фабиан свернул на Нью-Комптон-стрит, приблизился к самому обшарпанному и темному дому и, пройдя по вонючему коридору, освещенному одной-единственной тусклой лампочкой, спустился вниз по лестнице в винный погребок «У Баграга». Но едва войдя внутрь, он вздрогнул. Сердце Фабиана замерло.

В баре, неспешно попивая светлое пиво, сидел маленький человек.

Фабиан меньше удивился бы, увидев мышь, поедающую сыр перед носом у выводка кошек.

Винный погребок «У Баграга» — это своего рода сито, задерживающее осадок непрерывного подводного течения ночной жизни. Оно кишит низшими организмами, бледными и уродливыми, не выносящими дневного света, чуждыми здоровому обществу. Это самое дно жизни: предпоследнее место отдыха тех, кто навеки проклят. Его элементам присущи все мыслимые злодеяния и пороки. Здесь обычно ошивается всякий сброд — деклассированные элементы, не имеющие ни работы, ни пристанища; рабы низменных прихотей, порожденные мраком, влачащие жалкое существование вплоть до самой кончины и начинающие разлагаться еще при жизни. В месте, подобном этому, можно увидеть, во что превращаются закоренелые преступники с наступлением старости. Например, официант, ветхий старичок семидесяти лет: это бывший бандит, исхудавший и сгорбившийся, с лицом, которое Гюстав Доре мог бы передать как олицетворение холодной молчаливой злобы. Его ввалившиеся серые щеки покрыты ярко-красной сыпью. На голове нет ни единого волоска. Покатый череп исчерчен причудливыми красными линиями, словно кто-то зажигал о него спички. Холодные немигающие глаза меж воспаленных век смотрят в пространство невидящим взглядом. Губы практически отсутствуют: только узенькая щелочка, которая никогда не открывается. Его зовут Майк; одни говорят, что он отец Баграга, другие — что у него что-то есть на Баграга, но никто не знает наверняка.