Ночь и город - Страница 73

— Я этого не понимаю, — проговорил Адам. — Вы мужчина, в конце концов, или нет? Так будьте же мужественным! Если бы я думал, что такое случится со мной, я бы… Боже, я бы убежал за тысячи миль отсюда! Хотел бы я посмотреть на женщину, которая осмелилась бы так поступить со мной!.. — Он сделал паузу, представив себе на минуту обнаженное тело Хелен: могло бы оно отвлечь его от глины, затянув как щепку в водоворот? Его охватил гнев, и он быстро добавил: — Но вы можете бороться. Бороться и победить! Я знаю, это больно, это как незаживающая рана, но это пройдет! Если вам засыпали глаза песком, выплачьте его и забудьте! Господи, я бы даже сейчас не позволил женщине так со мной обойтись, а вы вдвое старше меня!

— Да. Знаю. Ты молодой. Ты вдвое моложе меня. Тебя ждут сотни женщин, и любая готова стать твоей. Но я… Я уже стар, и это моя последняя…

— Если даже и так, что с того? Неужели вас больше ничто не интересует в жизни, кроме нескольких минут в постели с девчонкой?

— Я хочу задать тебе один вопрос… Налей мне еще… Так вот, я задаю тебе вопрос: что остается в жизни, если исключить из нее еду, питье и женщин? В свое время я получал удовольствие от борьбы; мне нравилось бросать вызов опасностям, к тому же, сам знаешь, — все эти скандалы, нечистые дела, дух соперничества… Но теперь я уже не тот. Кроме того, у меня есть деньги, много денег. Я мало ем, практически не пью и не сплю больше четырех часов, а в сутках их двадцать четыре! И я говорю тебе: эта женщина была единственным смыслом моей жизни!

— Значит, вы неправильно построили свою жизнь. Вы старый — я молодой. Вы много знаете — я знаю совсем чуть-чуть. Но вот что я вам скажу. Если вы всю жизнь искали только тех удовольствий, что способны ублажить вашу плоть да пощекотать нервы, тогда… вы ничем не отличаетесь от животного, и то, что произошло с вами, рано или поздно должно было произойти.

Носсеросс рассыпался мелким пьяным смешком:

— И что же мне, по-твоему, делать? Читать стихи? Глазеть на звезды?

— А почему нет?

— Почему нет? Я скажу тебе почему. Потому что я живой. Я человек. Я привык тяжело работать и развлекаться на всю катушку. Я ни о чем не жалею…

— Ни о чем не жалеете? Сколько раз я это слышал. Люди, которые пустили свою жизнь под откос, всегда говорят: «Я ни о чем не жалею». Однако это не мешает им ныть и жаловаться…

— А кто ноет?

— Вы! — крикнул Адам в порыве необъяснимого гнева. — Вы ноете! «Я привык тяжело работать и развлекаться на всю катушку». Что это значит, скажите мне на милость? Я вам отвечу! Это значит мухлевать да мошенничать в погоне за большими деньгами, пока не разболится голова, а потом заглотнуть бутылку виски и лечь с девкой в постель! Хорошая жизнь, ничего не скажешь! И это вы называете «жить по-настоящему»? Глупец! — вскричал Адам. — Да вы и не живете вовсе! Вы существуете ради собственного желудка! Сделайте же что-нибудь, прежде чем вы умрете! Сделайте что-нибудь! Я уж не говорю о том, чтобы создать семью! Нельзя же жить только для себя! Нужно обязательно сделать что-нибудь для людей — иначе вы кончите так, как сейчас: рыдая в обнимку с треклятой бутылкой.

— Ты думаешь, что чертовски умен, — пробормотал Носсеросс, — ну погоди же!

— Когда я думаю о таких людях, как вы, мне хочется плеваться! Плеваться кровью! У вас есть все, но вы не внушаете ничего, кроме отвращения. Вы умный человек. С такими мозгами, как у вас, да с такой силой воли… вы могли бы горы свернуть. Но нет же, вы растратили свои годы в погоне за химерой.

— Погоди. Погоди минутку. Ты очень умен. Но постой, не горячись. Ты тоже станешь старым. Пройдет десять лет, двадцать, тридцать… погоди, погоди…

И в ту же минуту его ослабевшее от алкоголя тело перестало повиноваться рассудку, затуманенному винными парами. Казалось, его взгляд был обращен вовнутрь: его собственный мозг виделся ему безбрежным, как небо, усыпанное звездами, как океан, вздымающий волны. На какой-то миг он почувствовал внезапный прилив красноречия, но все слова растаяли в густом тумане, прежде чем достигнуть его губ. Он произнес только:

— И тогда…

Сказав это, он умолк.

И правда, если бы мозг Носсеросса, владельца ночного клуба, подчинялся законам мироздания, он был бы ничем не хуже мозга Леонардо да Винчи.

Где-то в глубинах нашего подсознания, словно на дне глубокого моря, таятся бесчисленные сокровища — мысли, слова, звуки, страхи, упования, страсти, жизненный опыт — словом, все на свете. Все, что мы знаем и умеем, подобно крошечной щепотке соли на берегу бескрайнего океана познания, бушующего внутри нас. Помимо тех знаний, которыми мы владеем, существует огромный неизведанный мир движущихся теней, забытых мыслей, ненужных вещей, навеки утраченных сокровищ.

Но поскольку мы не более чем животные, наш рассудок должен по-прежнему оставаться голодным посреди этого изобилия. Мы обезьяны, которые еще не научились ловить рыбу, троглодиты, которые еще не открыли огонь, — обыкновенные млекопитающие! Мы по-прежнему щуримся, с равнодушным непониманием вглядываясь в беспредельные пространства Вселенной.

Мы воздвигаем непреодолимые стены между собой и своими непознанными душами. И кажется, что человек страдает и умирает впустую, что он подобен насекомому, зажатому между вращающимися зубцами неумолимого времени. Но, помимо диктата его мелких увлечений и страстей, существуют высшие законы, которым подчинена жизнь.

Вся жизнь — это непрерывный цикл созревания и разложения. Семя, которое человек посадил в землю, возвращается в нее в виде удобрения; семя, которое он посадил в матку, тоже возвращается в землю в виде гниющего трупа. Но, несмотря на это, жизнь все время стремится преодолеть разложение, она тянется ввысь, и смерть и разложение порождают новую жизнь. На месте разложившейся массы сухих листьев вырастают более высокие и плодоносные деревья. Деревья силятся перерасти друг друга, пока одно из них не дотянется макушкой до самых небес. Даже трава и та тянется вверх, к солнцу, каждой своею травинкой, тянется, вянет, опадает, а потом вырастает вновь. Все живое бесконечно устремляется ввысь.