Ночь и город - Страница 37

— Но почему? Их никто здесь силком не держит. Они могут приходить и уходить, когда им вздумается, так ведь?

— Нет, моя пусечка, не могут. Эта работа поглощает тебя, захватывает с головой. Если ты работаешь в ночном клубе достаточно давно, чтобы сносить пару танцевальных туфелек, это на всю жизнь. Тут и ночные часы, и все вместе… Что касается дневной работы, на ней можно ставить крест. Ложиться спать в семь-восемь утра, вставать в девять-десять вечера каждый божий день… Можно спокойно сказать: прощай, солнышко! А как, по-твоему, надо ходить на обычную работу? Вставать в семь утра и ложиться за полночь — и никакого шума, никакой выпивки, никаких танцулек; тебе бы это понравилось?

— Мне? — с достоинством переспросила Мэри. — Я бы этого не вынесла. Может, это нормально для каких-нибудь конторских служащих…

— Так вот, об этом я и толкую. Если уж ты начала ночную жизнь… Все, ты в ней завязла.

В кабинет заглянул швейцар.

— Эй, Фил…

— Что?

— Тут один парень хочет вас видеть.

— Его имя?

— Адам.

— Что ему нужно?

— Поговорить с вами.

— Как он одет?

— Обычно… Такой здоровый парень.

— Ну тогда пусть зайдет.

Носсеросс сузил глаза так, что они стали похожи на бойницы в неприступной стене старой башни — узкие темные щели, через которые тускло поблескивали железные клинки, — тогда как губы его изогнулись в широченной улыбке старого шимпанзе.

Адам вошел в кабинет. Походка у него была какая-то расхлябанная, старенький фланелевый костюм синего цвета сидел кое-как.

— Мистер Носсеросс?

— Да, это я. Мистер Адам?

— Да.

— Чем могу быть вам полезен?

— Я слышал, вы только что открылись.

— Верно.

— Я думал, может, у вас найдется для меня работа.

Носсеросс покачал головой:

— Какую работу вы ищете?

— Швейцар?

— Уже есть, — отвечал Носсеросс.

— Вышибала?

— Не нужен нам вышибала. Скорее, наоборот, зазывала.

— Пианист? Аккордеонист?

Мэри захихикала. Носсеросс тоже засмеялся и сказал:

— Ты что, шутишь?

— Нет, я абсолютно серьезно.

— Так ты музыкант?

— Я неплохо играю на пианино: всякие модные штучки.

— А прежде ты играл в каких-нибудь оркестрах?

— Да. Последний был «Ник и Девять Простофиль».

— Никогда о нем не слышал. В любом случае, мне не нужны работники. — И словно в подтверждение его слов пианист за стеной заиграл «Таксист с далекой Кубы», а саксофонист выдул несколько пробных нот. — Оставьте свое имя и адрес, и может быть…

— А гардеробщик? — спросил Адам.

— Уже взяли. Мне очень жаль.

— Повар?

— Не смеши меня.

— Официант?

— Ты что, мастер на все руки? — спросил Носсеросс.

— А что? — отозвался Адам. — Вы-то сами с любой работой здесь справитесь, так ведь?

— Но ты раньше уже работал официантом?

— Да, однажды. В ресторане «Оливье».

— Почему же ты ушел оттуда?

— Ну, я, в общем, не против принять заказ у клиента: клиент, как известно, всегда прав. Он платит, а кто платит, тот и прав. Но старший официант вообразил, что он Муссолини. Он на меня замахнулся, когда я стоял в углу; таким образом, у меня было полное право съездить ему по физиономии.

— Так ты и сделал, верно?

— Да, но я не сильно его приложил.

— В тюрьме уже доводилось сидеть?

— Нет, пока Бог миловал.

— Испытай его, Фил, — умоляюще проговорила Мэри.

Носсеросс пожал плечами.

— Не знаю… Лишний официант нам не помешает, но…

— О да, Фил! — воскликнула Мэри.

Носсеросс в нерешительности помедлил.

— Ладно, — сказал он наконец, — вот что я тебе скажу. Если тебе подойдет форменный пиджак, сможешь попробовать прямо сегодня. Если нет, что ж… Значит, не повезло.

— Идет, — сказал Адам.

— Какой у тебя размер?

— А какой у вас есть?

Носсеросс достал из шкафа несколько белых пиджаков, на нагрудных карманах которых были вышиты золотые буквы: СЕРЕБРИСТАЯ ЛИСА.

— Самый большой — сороковой! — сказал он.

— Это мне подойдет! — быстро ответил Адам.

— Сейчас поглядим.

Адам натянул белый пиджак. Ткань у петлиц наморщилась, словно уголки старческих глаз, а из обшлагов высунулись мощные запястья.

— Видите? — торжествующе спросил Адам.

— Вижу, что ты мне соврал, паршивец ты этакий. У тебя сорок четвертый, не меньше. Нет, мне очень жаль — он на тебе плохо сидит…

— Но Фил! — запротестовала Мэри.

— Ну ладно, ладно… Ладно! — сказал Носсеросс. — Сегодня сойдет и так, но к завтрашнему вечеру ты должен раздобыть пару белых пиджаков сорок четвертого размера.

— Я согласен, — сказал Адам.

— А теперь пойди причешись. Швейцар покажет, куда повесить твой пиджак. Потом зайдешь ко мне, я расскажу, что ты должен делать.

— Хорошо. А что с зарплатой?

— Никакой зарплаты. Только чаевые. Но чаевых вполне достаточно, можешь мне поверить.

— Часы работы?

— Каждую ночь, от заката до рассвета.

— Хорошо, что в неделе всего семь ночей, — пробормотал Адам, выходя из кабинета.

Носсеросс повернулся к Мэри, зажег сигарету и с явным раздражением отшвырнул спичку.

— С чего это ты вдруг захотела, чтобы он у нас работал? — спросил он. — Он тебе кто?

— Никто — я просто подумала, что он славный.

— Ах ты просто подумала, что он славный! Потому что он семи футов ростом? Мне это совсем не нравится. Я вышвырну его вон…

— Фил! — Глаза Мэри наполнились слезами — крокодиловыми слезами алчной женщины. — Как ты можешь говорить мне такие ужасные вещи?