Хелен молчала. Ви продолжала:
— Я это говорю, потому что желаю тебе добра. Все будут думать, что я пригласила тебя на вечеринку или что-то в этом роде. И в ночном клубе можно держать себя прилично. Посмотри на меня!
— В конце концов, если вести себя осмотрительно… — пробормотала Хелен.
— Ну да, я сорю деньгами. Согласна. Но только потому, что всегда могу заработать еще.
— Ага. Но долго ли так будет продолжаться?
— Что значит «долго ли так будет продолжаться»? С какой стати тебя это волнует? Тебе нужно есть сегодня и завтра, верно? А как долго, по-твоему, ты сможешь проработать стенографисткой? Сто лет? Тысячу?
«А ведь она права», — подумала Хелен. Нелегкие раздумья отразились на ее лице.
— Пойми, я желаю тебе только добра, — сказала Ви, — я ведь твоя подруга. У тебя симпатичное лицо и потрясная фигура. Ты запросто сможешь дурить парням голову. Тебе ведь не нужно ложиться с парнем в постель лишь потому, что ты с ним танцевала, верно?
«Тебе, может, и нужно, мне — нет», — подумала Хелен и сказала:
— Ну да, наверное…
— Ты хорошо танцуешь.
— Да, неплохо.
— Так пойдем со мной? Попробуй, и увидишь, тебе понравится. Всего на одну ночь! И потом, ты в любой момент можешь уйти.
— Но… Мне нечего надеть.
— У тебя есть платье для танцев.
— Только одно, ярко-красное.
— Ты в нем шикарно выглядишь, и потом, красный цвет сочетается с цветом самого заведения.
— Нет, пожалуй, я все-таки не пойду…
— Ну и ладно. Сиди дома и пропадай от скуки. Сегодня четверг. Вряд ли до выходных ты сможешь найти работу.
В дверь постучали, и в комнату заглянула домовладелица-шотландка с голосом, напоминавшим вой обезумевшей волынки на ветру. Она спросила Хелен:
— Ну-у?
Хелен смутилась и покраснела.
— У ва-ас опять ничего для меня нет, мисс?
— Я… Мм…
— Та-ак больше не может пра-да-алжаться.
— Да, я знаю, мне очень жаль… Завтра у меня наверняка будут деньги.
— Это то-очно?
— Мм… Да-да.
— И ка-ак я, по-вашему, должна жить, если никто не бу-удет платить за квартиру?
— Я заплачу вам завтра, миссис Энгвиш.
— Не ха-ачу быть с вами суро-овой, но, если завтра вы не запла-атите, к субботе вам придется съехать.
С этими словами она ушла. Ви, которая все это время была тише воды ниже травы, встряхнула головой и проговорила:
— Мерзкая жадная зараза.
Хелен глубоко вздохнула — словно ныряльщик, готовящийся кинуться в омут вниз головой.
— Я иду! — сказала она.
Ви ликовала. Величайшим утешением для падшего человека является осознание того, что другие увязли в том же болоте. Чем ниже опускаешься, тем сильнее желание утянуть за собой других. Так горький пьяница обожает наблюдать, как другие напиваются; проститутка мечтает о том, чтобы женщины всей земли оказались на панели. Как велико удовлетворение того, кто восклицает с нескрываемым злорадством: «Ну вот, теперь мы все в одной лодке!» С какой неподдельной радостью, с каким ликованием охваченный жалостью к себе безработный наблюдает за увеличением числа себе подобных! «Будь таким, как я, и ни на дюйм выше!» — говорит карлик. «Будь прокляты твои глаза!» — бормочет слепец. «Товарищи!..» — взывает коммунист…
— Вот и ладно, вот и ладно! — напевала Ви, пританцовывая от радости. — Держись меня: я покажу тебе что и как… Я всему тебя научу…
Что бы ни случилось с человеком, жажда власти неистребима; это чувство несокрушимо, хотя порой оно столь же нелепо и жалко, как похоть древнего старца отмеряющего слабыми шагами последние метры безжизненной тундры старости.
— Я покажу тебе, что нужно делать! — воскликнула Ви. Она была так взволнованна: ведь теперь она стала учителем, ментором, наставником. — Ну-ка, покажи свое платье.
Хелен достала из шкафа красное вечернее платье и надела его. Яркий шелк соблазнительно обтягивал ее тело, подчеркивая пышные формы. Она повернулась спиной к Ви, и в глубоком треугольном вырезе та увидела молочно-белую кожу, излучавшую в полумраке комнаты мягкий свет.
Ви охватил внезапный приступ жгучей ревности, слегка охладивший ее пыл.
— Мм… А что ты собираешься сделать с волосами?
— О, ничего особенного, просто положу немного бриллиантина.
— Мм… — Воодушевление Ви как рукой сняло.
— По-моему, мне идет, когда волосы уложены.
— Слушай, а может, попробовать зачесать их набок?
— Нет, так мне не нравится.
— Ну попробуй, и посмотрим.
Хелен зачесала волосы на левую сторону:
— Видишь? Мне совсем не идет.
— Ой, а мне нравится! — воскликнула Ви. — Ты должна так и оставить. Да, Хелен, оставь так. Это просто потрясно! Здорово! — А в это время внутренний голос говорил ей: «Теперь, когда она с тобой в одной упряжке, она ни в коем случае не должна выглядеть лучше тебя или танцевать лучше, чем ты…»
Но Хелен решительно зачесала волосы обратно.
— Ладно, поступай как знаешь, — проговорила Ви, — я-то хотела как лучше… Ах Господи! Я одолжу тебе свою бритву. Что у тебя под мышками! Боже мой, в жизни не видела ничего подобного!
— Да, пожалуй, волосы там растут слишком густо.
— И на руках тоже…
— Ну уж нет, руки я брить не буду, иначе волосы вырастут жесткими, как щетина. Подмышки — да, но руки — ни в коем случае.
— Ну ладно. Я подумала, так будет лучше. У меня-то на теле совсем нет волос, как видишь, — ну, может, волосок-другой. Ты идешь принимать ванну?
— Нет, просто ополоснусь. Я принимала ванну утром. Я вообще-то моюсь каждое утро.